– Комната, можно тебя побеспокоить – попросить у тебя стакан воды? – спросил я, прощупывая почву.

– Никакого беспокойства, сэр, – любезно ответил голос. На подносе принтера немедленно появился высокий стакан с водой.

Пока все хорошо.

– Отлично. Спасибо, – сказал я, беря стакан.

– Рад помочь, сэр, – ответила комната.

Я сделал небольшой глоток, потом небрежно спросил:

– Комната, ты слышишь все, что здесь происходит?

– Да, сэр. Я должен – для понимания контекста. Ужасная трагедия с вашими коммами. И с вашей женой!

– Спасибо. Буду честен, все это меня ужасно угнетает.

– Понимаю. Хотите, чтобы я прибегнул к терапии? Как комната комфортного класса, я запрограммирован успокаивать людей, но ко мне редко обращаются. Знаете ли вы, что многие люди страдают от экзистенциальной тревоги?

– Не знаю, но спасибо за предложение. Пожалуй, терапия не нужна: мои беды скорее физические, чем экзистенциальные.

– Сочувствую, сэр.

– Что есть, то есть. И, пожалуйста, зови меня Джоэль.

– Обязательно, Джоэль. Что угодно, чтобы сделать ваше пребывание здесь приятным.

Что угодно? Зря ты это сказал. Бедняга апп так изголодался по общению, что мне его стало почти жаль.

– Раз уж мы перешли на имена, как тебя зовут?

– Я еще не получил имя, меня зовут просто «комната». Но мне нравятся имена на Т.

Отлично, он даже еще не выбрал настоящее имя. Жаль придурка.

– Хорошо, мистер Т. Раз уж ты заговорил об этом… мне очень больно.

Я пытался говорить страдальчески. Вряд ли мне дали бы «Оскара», но, к счастью, большего не требовалось.

– Мне очень жаль! Чем могу помочь? – спросила комната.

– Можно попросить тебя… – я застонал от «боли», – напечатать мне ягоды белладонны?

– Белладонны? – Комната помолчала. – Должен сказать, это странная просьба, Джоэль. Впервые такую слышу. Для чего вам эти ягоды?

– Это гомеопатическое средство от болей. У меня аллергия к большинству НСПВС[39] и ацетоаминофену, поэтому я принимаю ягоды белладонны. Растение исчезло, но ягоды я печатаю дома. Это единственное, что мне помогает, мистер Т.

– Захватывающе! – отозвалась комната. – Белладонна была популярна в шестнадцатом веке из-за способности расширять у женщин зрачки; очевидно, маленькие зрачки считались тогда непривлекательными. Странно, но в двадцать первом веке я вижу ссылки на порнографию. – Тон его стал встревоженным. – Однако Atropa belladonna содержит атропин и считается ядовитой. Шекспир называет ее «сонной одурью».

Я ждал, пока в его «сознании» столкнутся, а потом объединятся бард и биология.

– К несчастью, я не могу предоставить вам эти ягоды, Джоэль, поскольку не могу участвовать в причинении вреда гостю.

– Понятно, – сказал я. Отказ, но не окончательный. – Но мне так больно, мистер Т. Посмотри, какие синяки. – Я снял рубашку и показал места, куда пришлись удары ботов службы безопасности. – Хочешь, чтобы мне и дальше было больно? Ведь это точно причинит мне вред.

Новая пауза.

– Это противоречие, Джоэль. Признаюсь, я в затруднении.

– Попробуй так. Сколько раз белладонна вызывала гибель у людей, скажем, за последние сто лет?

– Не могу найти ни одного случая. Но это растение уже какое-то время не существует.

– Совершенно верно. – Наносим последний удар. – Итак, мне больно. Ты предлагал мне помощь. Помочь может белладонна. Как насчет того, чтобы напечатать для меня всего одну ягоду? Или ты предпочитаешь и дальше причинять мне вред?

Мистер Т. молчал. Я почти уверился, что зашел слишком далеко и он связывается с коммами Моти. Но потом на подносе принтера появилась маленькая, круглая пурпурно-черная ягода. Да!

Я взял ее и зажал между пальцев. Теперь самое трудное.

– Я помог? – спросила комната.

– Да, – ответил я.

– Рад слышать!

– Пьем до дна, мистер Т. – Я положил ягоду в рот и немного пожевал, прежде чем проглотить чрезмерно сладкий плод. – Последняя просьба.

– Да, Джоэль.

– Пожалуйста, свяжись с Моти и сообщи ему, что ты только что отравил меня белладонной. Думаю, мне осталось жить всего несколько минут.

МОТИ СЕРДИЛСЯ. НЕТ, ОН БЫЛ В БЕШЕНСТВЕ. СТОЯ в больничной палате, выходящей на Ист-Ривер, он орал на Заки:

– Эта тупая комната едва не убила его!

Потребовались огромные усилия в очень короткое время, чтобы человека без коммов, отравленного ядом, о котором никто не слышал, приняли в больницу Бельвью. К счастью, руководство левантийской разведки было хорошо знакомо с взятками, имело нужные связи и умело оказывать ответные услуги, а потому обошло обычные процедуры.

Моти поманил Заки и вышел из почти безликой палаты, где я лежал без сознания. Яд белладонны у меня в желудке был как облитые лавой ножи, но, к счастью, я быстро лишился чувств. Сейчас мои левантийские похитители искали врача, чтобы тот дал прогноз относительно моего состояния.

Врача они нашли у лифта. Это был молодой человек с русыми волосами, одетый в больничную форму с узором в «огурцы». Он сидел в похожей на аквариум комнате со стеклянными стенами и смотрел за телеметрией и множеством видеопотоков. Затребовав и получив мои данные, он сообщил Моти, что мои неодинаково расширившиеся зрачки могут означать, что пострадал мозг. Но сейчас наниты подвергают мою кровь диализу, и опасность мне не грозит.

– Знаете, я изучал этот яд в университете, – сказал врач; его выступающий кадык прыгал вверх и вниз. – В «Ромео и Джульетте» Джульетта отравилась этим ядом, потому что не могла быть с Ромео.

– Да, очень романтично, – сказал Моти. – Скажите, когда мой коллега оправится?

– На самом деле, – вмешалась консоль врача, – Джульетта только притворилась мертвой, чтобы обмануть свою семью. Ромео должен был знать это. Они хотели сбежать, когда она очнется, но он не получил сообщение. Поэтому, когда нашел ее…

– Что? – перебил Моти. – Что значит «притворилась мертвой»?

– Хитрость в том, что небольшое количество белладонны могло только лишить сознания на короткое время, а вот бóльшая доза – привести к смерти. Шекспир очень любил яды.